Рен неподражаем.
а у лифта что будет...
ты молодец! Классно!
хихи!

З.Ы. Очень надеюсь, что за это меня не закидают чугунными тапками.

Итак, Булгаков "Мастер и Маргарита" глава 13 "Явление героя"

- Она держала в руках букет цветов. Приглядевшись, я понял, что это мимоза. Желтый цвет тревожной кляксой застыл на фоне ее темной курточки. Она несла желтые цветы! Эта хрупкая девушка шла по оживленной улице Токио, но внезапно остановилась и медленно обернулась. Мимо проходили тысячи людей, но я клянусь, что среди всей этой толпы она видела меня одного и смотрела не то, что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее воздушная красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в светло-карих глазах!
Повинуясь этому желтому знаку, я тоже остановился, но затем нерешительно подошел к этому видению, своим видом напоминавшего измученного ангела. Мы шли по прямой, как стрела, улице. Мимо проносилась унылая, скучная масса людей. Мы шли рядом среди городского шума и криков, неонового света реклам, словом, всего того, что составляет современную жизнь мегаполиса. И при этом меня не отпускало чувство, что мы с ней находимся в другом мире, где вокруг нет ни души. И эта тишина мучила, ее безмолвие тревожило, а я не мог вымолвить ни одного слова… Не знаю, что было бы, если она ушла тогда, а я никогда ее более не увидел.
Внезапно она заговорила:
- Нравятся ли вам мои цветы?
Я отчетливо помню, как прозвучал ее голос, похожий на стук драгоценностей о хрустальную поверхность, но какой-то прерывистый, срывающийся, и, показалось, что в нашем мире ударило эхо и отразилось от высоких зданий из стекла и бетона. Развернувшись к ней всем телом и чуть склонившись, я хрипло ответил:
- Нет.
В жидком золоте глаз заплескалось удивление, а я вдруг, совершенно неожиданно, понял, что всю жизнь любил именно эту девушку! Не правда ли, это напоминает сумасшествие?
Да, она поглядела на меня удивленно, а затем, спросила так:
- Вы вообще не любите цветов?
В голосе ее была, как мне показалось, враждебность. Я шел с нею рядом, стараясь идти в ногу, и, к удивлению моему, не чувствовал себя круглым дураком.
- Нет, я люблю цветы, только не такие, - сказал я.
- А какие?
- Я розы люблю.
Тут я пожалел о том, что сказал, потому что она виновато улыбнулась и вдруг резко отбросила свои цветы в сторону. Растерявшись немного, я все-таки поднял их и попытался вернуть их ей, но она, усмехнувшись, оттолкнула цветы, и я понес их в руках.
Так шли молча некоторое время, пока она не вынула у меня из рук цветы, не смяла веточки и не бросила их на мостовую, а затем, легко и просто, взяла меня под руку.

Добавлено (08.05.2011, 19:47)
---------------------------------------------
Велира, спасибо)))

Добавлено (11.06.2011, 10:42)
---------------------------------------------
Кьеко молчала.
Стукнула балконная дверь, распахнулась. Ворвался влажный ветер, надул белую штору, капли забарабанили по подоконнику. Рэн притворил дверь.
– Пойдем. – Он отряхнул руки, влажные от дождя.
– Куда?
– Сварим кофе, – предложил он сердито. – Все равно дождь идет.
Дождь не шел, а лил и, кажется, залил все вокруг, в том числе и остатки здравого смысла Кьеко. Остались еще самоуважение, гордость, девичья честь и что-то в этом роде. Хитоми-сан, мать Шо, могла бы перечислить наизусть, а Кьеко нет.
Про кофе никто даже не вспомнил. Наверное, никакого кофе вообще не было в программе. Наверное, Рэн Тсуруга с самого начала задумал.. это.
Даже про себя, даже в горячке, Кьеко не могла это назвать. То, что он с ней делал. То, что она делала с ним.
Куда-то подевалась его серая рубашка. Кьеко понятия не имела, куда и когда, только теперь она трогала его, гладила, как будто пробовала на вкус вино, и с каждым глотком вкус становился все лучше и лучше.
Насыщеннее.
Она решила было ни за что на него не смотреть, но ей очень хотелось – о, ужас! – и тогда она стала смотреть. За десять минут из нормальной девушки она превратилась в развратницу!
Рэн запустил ей руку в волосы и легонько сжал затылок, и она забыла про Шо.
Он знал, что ни за что не станет спешить – разве можно?! Еще он знал, что ни за что не потеряет голову на полпути – ему не пятнадцать лет, и у него есть жизненный опыт! Также он был уверен, что поначалу ему придется только и делать, что говорить, чтобы не напугать ее до полусмерти, и он почти подготовился к лекции – а как же!
Он ужасно спешил, потерял голову и не сказал ей ни слова.
Ни одного.
Он только тискал ее так, что отрывал от пола, гладил так, что на ней оставались красные пятна, вдыхал ее запах, терся щекой о ее волосы, держал ее за шею, чтобы она не могла ни отвернуться, ни уклониться, и ждал катастрофы.
Она совсем ничего про это не знает.
То есть скорее всего она знает то, что показывают в фильмах или пишут в умных книгах. То есть гораздо меньше, чем просто ничего. Вернее, не меньше, а хуже, потому что она ждет от него чего-то, а он понятия не имеет – чего именно!
Он земной мужчина с земными же желаниями и примитивными мужскими мозгами. Вряд ли он сумеет правильно изобразить то, о чем писали в книгах и что показывали в фильмах, хоть и актер!
Да и никаких таких книг он никогда не читал! Может, надо было?
Девушка возле его уха сдавленно пискнула и потянула свою руку, и ему пришлось освободить ее. Она смотрела на него во все глаза, и ему показалось, что она чувствует некую смесь ужаса и любопытства, и на миг ему вдруг стало противно.
– Что? – спросил он громко. Специально громко, чтобы заглушить то противное, что оказалось так близко.
Она как будто вздрогнула и пропищала жалобно:
– Ничего…
– Тебе неприятно?
Нельзя, нельзя так спрашивать! Следует спросить как-то изысканно или возвышенно, или вообще не спрашивать, или…
Осторожно растопыренной ладонью она потрогала его бедро – там, где кончались джинсовые шорты. Ладошка была влажной, и шерсть на ноге моментально встала дыбом.
– Ты такой… – растерянно пробормотала Кьеко и сделала движение, как будто слегка погладила его ногу.

Добавлено (11.06.2011, 10:42)
---------------------------------------------
– Какой?
– Странный.
– Почему? – Он уже почти не соображал. Пальцы забрались под плотную ткань и там замерли и только чуть подрагивали, как будто тряслась испуганная мышь.
– Теплый. И волосы на ногах.
Он собрался было с силами, чтобы затянуть что-нибудь в том духе, что волосы на ногах есть почти у всех мужчин на свете, такова уж их природа, но тут она вытащила руку, и его постигло тяжкое разочарование.
Он не знал, как нужно ее попросить, чтобы она еще его потрогала.
Совсем недавно он рассуждал о своей невиданной опытности и еще о том, что ему не пятнадцать лет, и все свои проблемы он решит - нелегко, но решит!.
Собственное тело сейчас казалось ему слишком большим, и чужим, и болезненным. Он как будто никак не мог к нему приспособиться, что ли?
Черт побери, даже в первый свой раз он чувствовал себя раскованнее, чем сейчас, когда актриса сопела ему в ухо и все опускала глаза, чтобы рассмотреть получше!
Он уже и не хотел, чтобы она его рассматривала. Он не был уверен, что сможет это вынести.
Рука пробралась повыше и потрогала спину, потом бока, потом живот – по кругу. Потом ее ладошка оказалась у него за поясом шорт.
«У меня нет времени ни на какие фантазии!»
О, у него целая куча фантазий! Развеселым однокурсникам Кьеко и не снились такие фантазии, какие имеются у него в избытке!
Он тяжело дышал, и спина стала мокрой.
– Подожди.
– Что?
– Подожди, пожалуйста.
Она отдернула руки, поняв, что он просит серьезно.
Он просил серьезно, некоторым образом даже слезно. Кьеко посмотрела ему в лицо. Лицо выражало смесь отчаяния и странного веселья.
Вот беда, она понятия не имела, что должно выражать лицо мужчины, когда пытаешься залезть к нему в шорты!
– Почему… подождать?
Он засмеялся. Такого отчаяния он не испытывал давно. Или никогда не испытывал.
– Кьеко. Я тебя прошу.
– Что?
– Наверное, нам лучше… лечь.
– Лечь? – переспросила она дрогнувшим голосом.
В этом слове была некая неотвратимость, как приближающаяся смертная казнь, когда приговор уже объявлен, а приговоренный лежит, просунув голову в отвратительный срез гильотины.
– Да, – сказал он решительно. Хотел добавить что-то вроде “не бойся” и не стал, потому что сам боялся до смерти.
– Рэн, если ты не хочешь, мы можем… не продолжать. Я не обижусь. Правда.
Понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, о чем она говорит.
Зря он не читал никаких таких книг! Зря, черт побери все на свете, он не посмотрел в своей жизни ни одного бразильского или, на худой конец, мексиканского сериала! Наверное, это что-то оттуда. Наверное, там так принято говорить мужчине, который… который… который больше не может ждать и почти не отвечает за себя.
Рэн Тсуруга стиснул зубы и перехватил ее руки.

Добавлено (11.06.2011, 10:42)
---------------------------------------------
– Анекдот, – проскрипел он мрачно, – хочешь? На рельсах двое занимаются любовью. Едет паровоз. Высовывается машинист, тянет ручку, паровоз начинает что есть силы гудеть и свистеть. Пара не уходит и продолжает свои занятия. Паровоз свистит, гудит, сипит, включает аварийный тормоз, кое-как останавливается в двух шагах от… парочки. – Кьеко моргнула, глядя в его покрасневшее лицо. – Выбегает машинист и начинает страшно ругаться. Молодой человек поднимается и говорит любезно: “Месье, кто-то из нас двоих должен был остановиться, вы или я. Так вот, я не мог”.
Кьеко осторожно засмеялась.
– Если ты сейчас скажешь, что не можешь и не должна, я, конечно, тебя отпущу. – Он зачем-то поднял с пола свою одежду и швырнул в кресло. На спине, когда он нагнулся, выступила какая-то длинная, как будто переплетенная мышца. – Если не скажешь, значит, все. Паровоз, может, и остановится, а я точно нет.
“Зачем я говорю ей все это. – пронеслось в голове со свистом. – Зачем?! Кого изображаю?! Кого-то, кто сказал бы так в бразильском или, на худой конец, мексиканском сериале?!”
Поздно, поздно, и уже ничего нельзя изменить – нельзя было с той минуты, как она таращилась на него в агентстве, и позже - в душе! - на его ноги и руки, а потом краснела и оправдывалась, и он видел, как двигаются ее губы и нежное горло!
Почему он вообще ведет какие-то беседы, когда можно просто отнести ее в постель – роскошный трехспальный сексодром – и там попробовать что-нибудь с ней сделать, что-нибудь такое, что позволило бы жить дальше, не думая поминутно о том, как это будет?!
Но мало просто отнести ее в постель и попробовать. Нужно, чтобы это, непонятное, еще ни разу не случавшееся, повторялось вновь и вновь, и чтобы стало наплевать на звание «секс-символа», и на разницу – чудовищную! – в целых четыре года, и на бесконечную работу, и чтобы вечером кто-то ждал его дома, и чтобы любовь была простой и горячей, как в сказке, и однажды она сказала ему: “Наш сын похож на тебя!”
Так ведь бывает.
Бывает? Или только хочется, чтобы было?
Он предложил ей выбор, и теперь некуда деваться, нужно соблюдать условия этого выбора, и теперь нельзя просто отнести ее в трехспальную кровать!
Конечно, она боится его – и трехспальной кровати боится тоже! – а он сам открыл ей дорогу назад.
Кьеко положила руку ему на плечо. Он посмотрел – бледная узкая рука на его коже.
Боже, помоги мне!
– Ты… не переживай так, – сказала она ему на ухо. – Ты же не один. Вдвоем все-таки не так… страшно.
Он изумился. Даже дышать перестал – от изумления.
– Только тебе все равно придется быть со мной терпеливым, – как будто попросила она. – Я… ничего не умею.
Он перевел дыхание.
Лихорадка началась заново. Сомнения кончились. Время остановилось.
Оказывается, лежать значительно проще, чем стоять. Оказывается, нужно только перестать думать, и все станет просто и единственно правильно. Оказывается, вовсе не страшно, когда тебя касаются незнакомые руки, и другой человек рядом дышит и двигается и уже начинает потихоньку сходить с ума, и ты сходишь вместе с ним, просто потому, что не можешь отпустить его одного – туда, а еще потому, что и сам этого хочешь.
За открытой балконной дверью шумел дождь. Тянуло сыростью, холодом и запахом травы.
Хорошо, что пошел дождь. Если бы не пошел, они не помчались бы под крышу, и неизвестно, сколько времени прошло бы, прежде чем…
Рэн Тсуруга стащил с себя шорты и зашвырнул их в угол. Кьеко смотрела на него остановившимися глазами. Зрачки были узкие-узкие.
Как хорошо, что никто не успел испортить ей… впечатление. Если ему удастся не испортить, все будет хорошо.

Добавлено (11.06.2011, 10:42)
---------------------------------------------
Он должен стараться. Он постарается. Он не допустит, чтобы она испытывала иронию и жалость.
Господи, откуда они взялись – ирония вместе с жалостью! – в такой неподходящий момент?!
Без розового комбинезона – «Love me», какой ужас! – она оказалась необыкновенной подвижной, крепкой, как будто шелковой на ощупь. И не было у нее никаких рыжих волос – красные, медные, какие угодно, только не рыжие! Почему он рассмотрел это только в постели?! Он вообще слишком… поверхностно смотрел на женщин, как будто не придавал им значения.
Впрочем, в самом деле не придавал.
А сейчас? Что с ним будет после этого!
Он не знал. Как будто с ним тоже все было впервые.
А еще анекдоты рассказывал, геройствовал, играл в благородство – иди, я тебя не держу, путь свободен и все такое!
Кожа постепенно нагревалась, как будто под кроватью стоял рефлектор, и простыни становились горячими, и казалось, что они сейчас загорятся. В голове темнело, и не хотелось ждать прояснения.
Кажется, она уже перестала бояться, а он все продолжал, потому что вместо известной гусарской лихости чувствовал только нежность, и вожделение, и еще что-то труднообъяснимое.
Она поцеловала его в грудь, прямо в сердце, которое почему-то оказалось не внутри, а снаружи, и пульсировало, и горело, и билось, и было странно, что кровь не бьет из него фонтаном.
И до сих пор, кроме того самого анекдота, он так и не сказал ей ни слова! Он должен утешать и… направлять ее, а вместо этого ждал, что она его “направит”!
– Не бойся, – все-таки шепнул он прямо в ее изумленные глаза, которые тоже оказались не карими, – единственное, что смог выдавить из себя после анекдота, который должен был убедить ее в том, что он прекрасно владеет собой!
Потом все случилось.
Остановиться было нельзя, и – слава богу! – она не пыталась его остановить.
Только вперед. Только сейчас. Только с ней.
Дождь шумел в двух шагах. Кровь шумела внутри – почему-то он слышал, как она шумит. Гудит ровно и мощно.
Кьеко еще хотела его потрогать, но он не дал, потому что у него совсем не было сил. Он должен получить ее сейчас же. Нежность куда-то делась, куда-то он загнал ее, потому что она ему мешала погружаться в горячую лаву.
И когда лавы стало по горло, а потом она захлестнула его с головой, оказалось, что только так это и могло закончиться, только так, и никак иначе.
Только вперед, только сейчас и только с ней.

Кьеко была уверена, что никогда в жизни больше не сможет произнести ни одного слова. Также она была уверена, что никогда не сможет подумать ни одной связной мысли, как мартышка из мультфильма. Поэтому она очень удивилась сама себе, когда неожиданно сообщила Тсуруге:
– Это совсем не то, что я думала.
Некоторое время он молча смотрел на нее – очень близко, – а потом все же уточнил:
– В каком смысле?
– Во всех.
Он шевельнулся рядом, большой и теплый, и закинул за голову руки.
Не нужно было спрашивать, но он все-таки не удержался и спросил осторожно:
– Не то – это значит лучше? Или хуже?

Добавлено (11.06.2011, 10:43)
---------------------------------------------
Актриса покосилась на него из-за вздыбленной подушки. Он вдруг разозлился и скинул подушку на пол, потому что она не давала взглянуть на нее.
– Так как? Лучше или хуже?
– Не лучше и не хуже. Это совсем… другое.
– Что значит – другое? Она промолчала.
– Кьеко?
– Я не знаю, – с отчаянием сказала она, – что ты ко мне пристал? Я не знаю ничего!
Он пристал, потому что хотел услышать, что ей было с ним хорошо и не страшно, что он открыл ей глаза на мир, что за эти волшебные мгновения вся жизнь ее изменилась – или еще какую-нибудь дикость в этом роде. Хорошо бы побольше и поцветастей.
Комплиментов ему хотелось. Похвал. Уверений в том, что все прекрасно, и еще немножко в том, что он герой-мужчина.
Он очень боялся за нее и за их неведомое будущее, потому что «давай обсудим это попозже» и «ты мой семпай!» ему вовсе не подходили.
Что теперь делать? Как быть?
Актерский романчик между семпаем и кохаем, встречи в агентстве и торопливые поцелуи, просто секс “от нечего делать” – и все? Все?!
А как же то, что он уже так хорошо придумал? Что казалось таким возможным и легким – вечная любовь, выходные, заперевшись в квартире, верность, в которой никому не приходит в голову сомневаться? И – “они жили долго и счастливо и умерли в один день”? И еще – “наш сын похож на тебя”?
Где теперь все это?
В руке у него оказалась ладонь – пальцы странно узкие, так отличающиеся от его собственных. Теплое дыхание легло на плечо. Медные волосы защекотали щеку.
Носом Кьеко потерлась о него и услышала его запах – того самого французского одеколона, чуть горьковатого, хвойного, сигарет, чистого пота и мужчины. Ни от одного знакомого ей мужчины так не пахло…
Господи, о чем она думает?! Нет, нет, самое главное – где?! В постели Рэна Тсуруги, вот где!